Флэнн О`Брайен - А где же третий? (Третий полицейский)
– Я грабитель, – вдруг сказал он угрюмо, глухим голосом, – грабитель, вооруженный ножом, а руки у меня, как железные штуки могучей паровой машины.
– Грабитель? – воскликнул я. Мои мрачные предчувствия оправдались.
Проявляй большую осторожность. Взвешивай каждое слово, обдумывай каждый шаг.
– Руки у меня – что твои крутящиеся блестящие железяки в механической прачечной. Я грабитель и убийца. Безжалостный убийца, граблю кого-то, а потом убиваю, потому что никакого уважения к чужой жизни не испытываю. Никакого уважения. Чем больше я убиваю людей, тем больше места для жизни, и, может быть, это позволит мне дожить до тысячи лет – ведь будет достаточно места для жизни, и я не дам дуба и не испущу последнее дыхание, когда мне стукнет всего лишь семьдесят. Деньги у тебя с собой есть?
Скажи, что ты живешь в крайней бедности и нищете. Сам попроси у него денег.
Это будет нетрудно сделать, ответил я на предложение Джоан.
– У меня нет никаких денег, ни монет, ни бумажных, ни чеков, ничего, – сказал я довольно спокойным голосом. – У меня нет ни квитанций из ломбарда о заложенных вещах, ничего такого, что можно было бы обменять на деньги. У меня нет ничего ценного. Я такой же бедняк, как и вы. Я, знаете ли, сам хотел попросить у вас немного денег, мне в дороге пригодятся.
Я чувствовал, что начинаю нервничать, и что спокойствие покидает меня. Теперь я уже не лежал, а сидел и смотрел на маленького человека. Он отложил в сторону трубку, вытащил откуда-то длинный крестьянский нож и начал поворачивать его в разные стороны и пускать лезвием солнечные зайчики.
– Даже если у тебя нет денег, я все равно лишу тебя жизни, – проговорил он, хихикая.
– Послушайте, послушайте, что я вам скажу, – сказал я суровым голосом. – И убийство, и ограбление – преступления против закона. К тому же, забрав мою жизнь, вы ничего не прибавите к своей, потому что у меня серьезное легочное заболевание и мне сказали, что через полгода я умру. Более того, во вторник гадание по чаю в моей чашке показало мрачную картину – скорые похороны. Вот послушайте, как я кашляю.
И я выдавил из себя страшный, ухающий кашель. От этого кашля, как от набежавшего ветра, качнулась трава у моей склоненной головы. В то же время я раздумывал, не вскочить ли мне и не броситься ли бежать. Это было бы простейшим решением.
– Но и это еще не все, – добавил я. – Видите ли, я частично сделан из дерева, и в моей деревянной части начисто отсутствует какая бы то ни было жизнь.
Этот хитро-затейливый человечек вскочил на ноги, издавая сдавленные крики удивления. Взгляды, которые он на меня бросал, не поддаются описанию. Я улыбнулся ему и задрал штанину, чтобы он мог видеть мою деревянную левую ногу. Человечек подошел поближе и стал внимательно осматривать деревяшку. Он даже провел по ней своим твердым пальцем. После чего снова уселся на землю, спрятал нож и опять воткнул в рот свою трубку. Все это время табак в трубке, находившейся у него в кармане, очевидно, продолжал гореть. Это я заключил из того обстоятельства, что он, не мешкая, поместил трубку в уголок рта и стал дымить ею, да так сильно, что окутался голубым и серым дымом, и я даже подумал, не загорелась ли на нем одежда. Сквозь дым я все же мог разглядеть, что теперь он смотрит на меня дружелюбным взглядом. Продымив так некоторое время, он обратился ко мне, на этот раз задушевно и радушно:
– Я тебя не трону, парнишка.
– Со мной эта неприятность – когда я сломал ногу, – случилась в Муллингаре, – взялся объяснять я. Я чувствовал, что добился его расположения и опасность насилия миновала. А потом он сделал нечто такое, что привело меня в изумление: потянул вверх штанину своих собственных обтрепанных внизу брюк и явил мне свою деревянную, тоже левую ногу. Нога была гладкая, хорошей формы и довольно толстая – и сделана она была действительно из дерева.
– Забавное совпадение, – воскликнул я. Теперь было понятно, почему его отношение ко мне так резко поменялось.
– Ты отличный парень, – радостно сказал он, – и я ни за что не тронул бы тебя. Я бы ни за что не подверг твою личность какому-нибудь ущемлению. Я старший над всеми одноногими в округе. Думал, что знаю всех, а оказывается, не знал. И не знал только тебя. А теперь знаю, и ты будешь моим приятелем. Если на тебя кто-нибудь косо посмотрит, я тут же вспорю ему брюхо.
– Спасибо, это действительно по-приятельски, – согласился я.
– Вспорю так, что все кишки будут нараспашку. – Он сделал широкий жест рукой. – Если влипнешь в какую-нибудь неприятность с бабой, тут же дай мне знать, и я тебя от нее спасу.
– Никакого интереса к женщинам я не испытываю, – пояснил я с улыбкой. – Для развлечения лучше пилить скрипку.
– А это неважно, кого пилить. Пусть против тебя целая армия ополчится или набросится какая-нибудь там собака, я приду на помощь со всеми нашими одноногими, и мы им всем повспарываем животы. Меня зовут Мартин Финнюкейн. И это, кстати, мое настоящее имя.
– Ну, что ж, вполне подходящее имя, – высказал я свое мнение.
– Мартин Финнюкейн, – повторил он, прислушиваясь к своему голосу с таким выражением на лице, словно это звучала наисладчайшая музыка в мире. Человечек откинулся на спину и окутался клубами дыма, который он удерживал в себе, не выпуская до тех пор, пока он, казалось, вот-вот не лопнет, а потом резко выдыхал все, что в нем накопилось, и почти полностью скрывался из виду.
– Скажи мне вот что, – проговорил он сквозь дым после долгого молчания. – У тебя есть desideratum[11]?
Надо признать, этот странный вопрос оказался для меня полной неожиданностью, но я ответил на него мгновенно: сказал, что у меня есть дезидератум.
– Ну и чего же тебе хочется больше всего на свете?
– Найти то, что я ищу.
– Это отменный дезидератум, – важно проговорил Мартин Финнюкейн. – И каким же образом ты собираешься сие осуществить? А может быть, ты возымел намерение дать ему дозреть и измениться удобным для тебя образом, и когда ситуация mutandum, то довести ее ultimo, в конечном счете, до приемлемой фактитивности, до свершения, так сказать?
– Каким образом собираюсь? Пойду в полицейскую казарму и попрошу полицейских указать мне, где я могу отыскать то, что ищу. Кстати, может быть, вы могли бы мне подсказать, каким образом я мог бы добраться до казармы, если буду идти от того места, где мы сейчас находимся?
– Может быть, и мог бы, – неопределенно проговорил господин Финнюкейн. – А у тебя есть ультиматум, который ты мог бы им предъявить? Дескать, не скажете, тогда я вас...
– Да, у меня есть один такой тайный ультиматум.
– Уверен, что это отменный ультиматум, – высказал уверенное предположение господин Финнюкейн, – но я не буду просить тебя изложить его мне, раз ты называешь его тайным.
Судя по тяжкому запаху, который стал долетать до меня, Финнюкейн выкурил весь табак, находившийся в чашечке трубки, и теперь курил, так сказать, саму трубку. Финнюкейн засунул руку в карман, который почему-то находился совсем рядом с его промежностью, и извлек оттуда какой-то круглый предмет.
– Вот тебе золотая монетка[12] на счастье, – сказал Финнюкейн, действительно протягивая мне золотой. – Это будет золотым знамением твоей золотой судьбы.
Я высказал ему свою, так сказать, золотую благодарность, хотя, присмотревшись к монетке, обнаружил, что это всего лишь новенький блестящий пенс. Но виду не подал и положил пенс в карман так, словно то была действительно очень ценная монета. Я был доволен тем, как мне удалось уладить дело с этим эксцентричным, странным, чудаковато изъясняющимся братом по деревянной ноге. С того места, где я сидел у дороги, была видна маленькая речка, протекавшая поблизости. Я поднялся на ноги и воззрился на покрытую белой пеной воду. Река бурлила, зажатая с двух сторон тесными каменистыми берегами, в воздух летели обильные брызги. Бурный поток с шумом поворачивал на извиве и исчезал из виду.
– Казарма располагается дальше по этой же дороге, в миле отсюда, – сообщил Мартин Финнюкейн. – Я проходил мимо нее сегодня утром. Иди по дороге и смотри по сторонам – там, где речка поворачивает в сторону, ты и найдешь казарму. Если присмотришься повнимательнее, то увидишь темные спинки форели, она возвращается, как и обычно в это время, после отменного завтрака, которым рыбу угощают у казармы – двое полицейских, живущих в казарме, выливают в воду похлебку и вообще бросают в воду остатки завтрака. Но вот обедают они не в казарме, а там, где у человека по имени МакФитерсон есть булочная в деревне, в которой все дома стоят тылом к воде. У этого МакФитерсона есть три фургона и легкая повозка, чтоб возить хлеб в горы. У него есть лавка и в Килкишкиме, и открыта она по понедельникам и по средам.
– Мартин Финнюкейн, извините меня, но мне, прежде чем доберусь туда, куда мне нужно, следует обдумать тысячу разных вещей, важных и сложных, и чем раньше я начну их обдумывать, тем лучше.
